За подобными глубокомысленными беседами время шло быстро; одна тема сменялась другой, и можно было подумать, что наши друзья совсем позабыли, для чего мы пришли сюда. В конце концов я очень деликатно напомнил об этом, но они только посмотрели на небо и успокоительно улыбнулись.
— Видишь вон ту звезду на юге? — показал Тахути. — Когда она уйдет за край неба, рыба будет спать. До тех пор нет никакого смысла начинать.
Наконец звезда скрылась, и все приготовились. Мария-Тереза и я стали рядом с Тавитой, который держал в одной руке керосиновую лампу, в другой — большой нож, напоминающий южноамериканский мачете. Метрах в десяти позади нас шел Тахути, перекинув мешок через плечо. Едва мы ступили на риф, как Тавита увидел первую рыбу: она спала на мелком — не глубже десяти сантиметров — месте. Он осторожно приблизился, замахнулся ножом и нанес удар. Оглушенная рыба всплыла на поверхность; течение отнесло ее к Тахути, который не замедлил отправить добычу в мешок.
Все это выглядело очень просто и, увидев немного спустя другую рыбу, я решительно направился к ней, держа нож наготове. Несколько пристыженный тем, что собираюсь столь низким способом умертвить беззащитное существо, я все же нанес удар. Когда вода успокоилась и мы все вытерли глаза от соленых брызг, рыбы, разумеется, и след простыл.
Тахути, смеясь, разъяснил: надо следить, чтобы нож не входил в воду косо, а то она резко затормозит удар. Теоретически я превосходно понимал это и не замедлил применить практически приобретенный опыт на следующей же рыбе. Тщательно рассчитав направление и угол, я что было силы рубанул ножом… и снова моя коса нашла на камень в буквальном смысле этого слова.
Лов продолжался. Тавита одну за другой отправил в мешок Тахути с полдюжины рыб. Я внимательно изучал его действия и в конце концов решил еще раз попытать счастья. Стал высматривать подходящую добычу. Мне помогла Мария-Тереза:
— Иди сюда, тут есть рыба для тебя. В полметра длиной! Теперь уж не промахнешься.
Я поспешил к ней и увидел длинную и тонкую синюю рыбу, неподвижно замершую у самой поверхности. Мария-Тереза была права: промахнуться было просто невозможно. С торжествующим воплем я разрубил рыбу пополам, схватил ее и поднес обе половинки к самым глазам Тавиты, чтобы он мог как следует восхититься моей добычей. Однако вместо того, чтобы признать свое поражение, Тавита громко рассмеялся, и Тахути от души присоединился к нему.
Наконец они успокоились и я услышал горькую истину:
— Дружище, но ведь это несъедобная рыба, к тому же ты ее разрубил. Надо ударять тупой стороной!
Мы пошли дальше; полчаса спустя мне удалось-таки по всем правилам искусства прикончить подходящую рыбу. Тем временем Тавита и Тахути наловили уже полмешка. Я с удивлением видел, что они не дают уйти ни одной рыбе. Если им случалось промахнуться, они тут же возобновляли охоту. Днем без собак невозможно было бы угнаться за добычей; ночью дело обстояло иначе. Рыба отплывала самое большее метров на десять и спокойно дожидалась там преследователя, а уж второй раз промаха не бывало.
Когда мы подошли по рифу к деревне, в мешке еще оставалось место.
— Пройдем немного на юг, — сказал Тахути, отрывая зубами кусок сырой рыбы и с наслаждением принимаясь жевать. — Мешок должен быть полон, иначе нас на смех подымут.
Мы разделяли его мнение и продолжали еще с полчаса шлепать по теплой воде. Лишь когда Тахути начал засыпать на ходу, а мы сами устали настолько, что никак не могли попасть в рыбу, волей-неволей пришлось возвращаться домой».
Наряду с описанными способами лова есть, конечно, еще много других, но они далеко не так интересны. Здесь очень хорошо знают применение крючка; однако в отличие от нас раройцы не пользуются ни удилищем, ни поплавком, ни червяком. Они держат леску прямо в руке, и наживкой служит мелкая рыбешка или спрут (червей на острове вообще нет). Чаще всего удят с рифа или же с лодки, а бывает, что по старому полинезийскому способу просто плавают сами с леской в руках. Самые смелые заплывают далеко в море.
Но лучшее место для ловли удочкой — пролив. Круглый год огромные косяки, насчитывающие тысячи рыб, ежедневно идут проливом в лагуну или из нее. Наиболее многочисленны бонито и другие тунцы, а также оири (сине-зеленая рыба, достигающая метра в длину) и паихере (напоминает лосося). Раройцы ловят их с лодок, бросив якорь в проливе или сплывая по течению.
Однако не хлебом единым жив человек — и раройцы живут не одной лишь рыбой; они поедают невероятное количество и других продуктов моря. Правда, улитки и моллюски, ранее занимавшие важное место в меню, теперь редко идут в пищу, но зато по-прежнему излюбленным лакомством являются угри и лангусты (вид омаров, не имеющий клешней). Угрей, как и прочую рыбу, бьют копьем, лангустов иногда тоже. Но вообще в последнем случае раройцы стараются обходиться без копья, потому что оно оставляет от лангуста одни лохмотья. Существует другой, более хитроумный способ: дети выгоняют лангустов из их нор, а взрослые ловят добычу ногами, наступая на нее.
Назовем еще черепах. В прошлом их считали священными, и каждая удачная охота отмечалась религиозными церемониями на племенном марае (жертвеннике). Конечно, черепаха давно перестала быть священным животным, но мясо ее остается таким же вкусным (вроде телятины), и за ней усердно охотятся. На Рароиа много видов черепах. Самые маленькие из них — размером с граммофонную пластинку, самые крупные — с велосипедное колесо. Одни живут в лагуне, другие в океане.