Счастливый остров - Страница 63

Несколько дней наши друзья прилежно чертили буквы на песке, а таблицу умножения твердили с таким увлечением, будто речь шла о старинном заклинании. Неделю спустя, зайдя в вечернюю школу, мы обнаружили, что нескольких учеников уже недостает. Они отправились на ночь ловить рыбу, сославшись на необходимость заботиться о семье… Постепенно учеников становилось все меньше и меньше, а на четырнадцатый день занятий осталось только трое сонных мужчин, которые откровенно признались, что их выгнало из дому отсутствие света.

Мы не раз видели, как проходили занятия, и потому не очень удивились, что раройцы так скоро утратили интерес к просвещению. Урок начинался с того, что учительница писала на доске французские слова и предлагала ученикам переписать их в тетрадки. Она сама была не очень сильна в языке и все время заглядывала в учебник. Но это, конечно, еще не беда, если бы только учительница выбирала нужные и понятные слова. Увы! Однажды она предложила ученикам заучить длинный список мебели и предметов домашнего обихода, начиная с буфета, шезлонга, люстры и солонки и кончая мясорубкой, пылесосом и метлой. Большинство этих слов, естественно, не поддавалось переводу, а в ряде случаев учительница не могла даже объяснить, как выглядит тот или иной странный и незнакомый предмет. В другой раз она исписала доску названиями животных, которые обитают во Франции и Северной Европе, но совершенно неизвестны в Полинезии.

И по второму предмету, арифметике, преподавание велось не блестяще. Что надо считать раройцам? Кокосовые орехи и деньги. Однако вместо того, чтобы решать примеры на знакомом им материале, учительница пичкала их старыми, набитыми задачками о землекопах, обгоняющих друг друга поездах и делящих яблоки мальчиках. За две недели островитяне, по сути дела, только и узнали, что в одном литре — тысяча граммов, из чего вытекало, что лавочники десять лет подряд обманывали их…

Дети выдержали дольше, чем взрослые. Их удерживал страх: посещение школы (теоретически) обязательно, и прогульщикам грозит строгое наказание. Но и тут конечный результат был не лучше. В конце концов учительница сдалась, закрыла школу под предлогом, что вышел весь мел, и вернулась на Таити.

В отличие от учительниц-полинезиек европейские миссионеры всегда проявляли большую выдержку, находчивость и трудолюбие. Вот уже семьдесят пять лет на Рароиа по нескольку месяцев в году действует миссионерская школа. Раройцы, как и другие жители восточной части архипелага Туамоту, — католики; миссионерскую деятельность ведут здесь пятеро монахов ордена Святого Сердца. За каждым из них закреплено от пяти до десяти островов, поэтому они могут находиться на одном острове лишь ограниченное время. Когда мы прибыли на Рароиа, миссионер только что уехал, и прошел почти год, прежде чем он вернулся и мы смогли познакомиться с ним и его работой.

Когда стало приближаться время приезда миссионера, Этьен, один из самых ревностных прихожан и знатоков священного писания на острове, принялся то и дело бегать к проливу, высматривая шхуну с патером Бенуа. Понятно, что именно он первый обнаружил патера на шхуне «Тагуа» и объявил деревне великую новость. Восторженные крики Этьена всех переполошили, и пока мужчины поспешно прятали бутылки со спиртным, женщины торопились более основательно прикрыть свою наготу. Как известно, жизнь не всегда соответствует заповедям…

И когда «Тагуа» бросила якорь в лагуне, все островитяне уже выстроились на пристани и нестройно гнусавили псалом, мы с Марией-Терезой стали поодаль, в тени дерева тиаре. Еще издали можно было различить среди ярких рубах и платьев матросов и пассажиров черную сутану патера Бенуа, а когда шлюпка подошла ближе, оказалось, что это совсем молодой человек с приветливым лицом, наполовину скрытым рыжей бородой.

Едва он ступил на берег, как прихожане затянули церковный гимн, и чтобы с самого начала показать себя с лучшей стороны, они отмахали ни больше ни меньше как четырнадцать строф, не считая припева. Патер Бенуа терпеливо вынес эту пытку, хотя был полдень и стояла адская жара. Затем он поздоровался с каждым в отдельности и поручил нескольким островитянам свой багаж — три видавших виды сундучка.

Выйдя на деревенскую улицу, он внезапно увидел нас и, ошеломленный, замер на месте. Особенно его поразила, должно быть, моя борода, потому что он несколько раз погладил свою собственную и выпятил подбородок, словно вызывая меня на соревнование.

Наконец патер резко произнес:

— Я очень сожалею, что мы одновременно оказались на острове.

— Это почему? — оторопел я.

— Потому что всегда достойно сожаления, когда начинается конкуренция из-за душ.

— Конкуренция из-за душ? — еще больше удивился я.

— Вот именно. Ведь вы миссионер-адвентист?

Я принялся доказывать свою невиновность, но патер Бенуа продолжал сомневаться. Чтобы окончательно успокоить патера, мы немного погодя навестили его. Дом священника был построен в разгар религиозного рвения островитян, сразу после их обращения в истинную веру, и является поэтому одним из самых больших зданий на острове. К тому же это единственный каменный дом здесь, если не считать церкви.

В комнате стояли посреди пола сундучки патера Бенуа. Стол и стул — вот и вся мебель; выбеленные стены и цементный пол были совершенно голы. Несмотря на жару на дворе, в доме сыро и холодно. Мы чувствовали себя неловко.

— А на чем вы спите? — спросил я.

— Ничего, скоро принесут кровать или циновку.

— Но что вы едите? Кто вам готовит? Здесь и кухни нет.