Счастливый остров - Страница 72

На отмелях и на глубинах часто прячутся в расщелинах огромные тридакны: если кто-нибудь ступит ногой между створок — он обречен. Моллюск захлопывается, как капкан, а раскрыть его невозможно.

За наше недолговременное пребывание на Такуме — немногим больше трех недель — мы наблюдали четыре несчастных случая, из которых один — со смертельным исходом. Последний произошел, когда мы случайно оставались в деревне.

При серьезных происшествиях добывание раковин сейчас же прекращается, и поэтому мы сразу поняли, в чем дело, когда увидели, что вся флотилия плывет обратно раньше обычного. Местные жители собрались на берегу испуганные, притихшие. Вдруг тишину нарушил женский плач, и в следующий миг все стали причитать. Каждая женщина была уверена, что беда случилась именно с ее мужем или сыном. Они выкрикивали родные имена и горько рыдали.

Когда флотилия приблизилась, с пальмы донесся звонкий мальчишеский голос:

— Это Паива, Паива! Он умер!

Затем мы различили зловещий сигнал: на одной лодке висел на мачте красный пареу. Окружающие узнали лодку Паивы.

Внезапно картина резко изменилась. Словно по мановению жезла, рыдания и крики прекратились. Люди кучками возвратились в деревню, и мы остались на берегу одни. У Паивы явно не было ни родных, ни друзей на Такуме… Вот уже чей-то хриплый патефон играет популярную американскую мелодию, зазвучал смех, послышались веселые возгласы…

Флотилия причалила, и на берег вынесли погибшего ныряльщика. Пораженный судорогами, он утонул прежде, чем кто-либо подоспел на помощь. Как обычно, примчались скупщики, но они даже не посмотрели в сторону утопленника. Совершив сделки, они сразу исчезли. Ныряльщики тоже спокойно отнеслись к случившемуся: большинство отправилось в деревню поесть и повеселиться. Лишь несколько человек с одного из катеров да мы с Марией-Терезой проводили покойного на кладбище, где его сразу же похоронили, совершив простой обряд. Вскоре и те, кто хоронил покойного, отплясывали вместе со всеми.

Видимо, всеобщее уныние и плач были вызваны исключительно опасением, что пострадал кто-нибудь из родных. Сама по себе смерть человека не может произвести большого впечатления на видавших виды ныряльщиков. Уж такая это профессия, что каждый сознает неизбежный риск.

Другая опасность, подстерерающая ныряльщиков, — так называемая таравана.

Однажды, когда мы возвращались с лова, я обратил внимание на полинезийца, который с необычной энергией вычерпывал воду из лодки. Присмотревшись получше, я обнаружил, что он черпает впустую — в лодке не было ни капли воды.

— Что это с ним? — спросил я Тетоху.

— А, это Каоко, — ответил он. — У него таравана.

— Таравана?

— Ну да, он столько нырял, что помешался. Это со многими бывает. Недавно и на моего отца нашла таравана, он стал делать все наоборот. Если я звал его рыбачить, он надевал выходной костюм и доставал псалтырь. Если я говорил ему, чтобы он оделся получше и собирался в церковь, он надевал рабочую одежду и отправлялся заготовлять копру. Но хуже всего, что когда мы садились есть, отец вдруг начинал лить кофе на рыбу или заталкивал мясо в стакан!

— Какой ужас, — вымолвила Мария-Тереза с истинно женским участием.

— Почему же? — удивился Тетоху. — Нам было очень весело, и мы даже жалели, когда он поправился. Но здесь, на Такуме, есть несколько человек, которые так и не выздоровели. Один, как увидит подушку, сразу принимается дергать из нее перья, чтобы сварить суп. Другой целыми днями звонит в церковный колокол. Решили сделать его звонарем, уговаривали звонить только утром и вечером, но ничего не вышло. Так что теперь вместо этого ему в определенные часы не дают звонить. Как колокол замолчит — значит, пора идти на молитву.

— И никакого средства нет против этой болезни?

— Только одно — пить много рома. Иногда помогает, иногда нет.

Я обратился к своей излюбленной теме и попытался убедить Тетоху в преимуществах водолазного снаряжения. Увы, ничто не могло поколебать его; он уверял, что куда опаснее нырять в скафандре, чем без него. В подтверждение Тетоху напомнил, что на Таити многие лавочники завезли водолазное снаряжение, но все, кто им пользовался, погибли.

Позднее я спросил Паэа, так ли это.

— Что верно, то верно, — сказал он. — Чаще всего попытки нырять в водолазном костюме кончались несчастным случаем. Но виновато в этом не снаряжение, а ныряльщики. Мы провели как-то опыт здесь, на Такуме, да только получилось то же, что и на других атоллах. Как мы ни разъясняли правила пользования, все равно ныряльщики нарушали инструкцию. Некоторые устраивали даже соревнование — кто дольше высидит под водой. Помощники наверху вели себя не лучше. За смехом и разговорами они то и дело забывали качать воздух или же ломали насос. Но это еще не самое худшее. Водолазу нельзя нагибаться быстро и слишком низко. А они совсем не считались с этим, и у многих произошли кровоизлияния, часто серьезные, со смертельным исходом.

— А почему не привлечь водолазов-европейцев? — продолжал я расспрашивать.

— Многие скупщики пробовали это делать, но островитяне боятся конкуренции и каждый раз срывали такие попытки. Поэтому пришлось вернуться к старине. Сейчас во всей Океании нет острова, где бы пользовались современным водолазным снаряжением. Конечно, старый способ нельзя назвать рациональным, да ведь ничего не поделаешь, если, конечно, не перейти на разведение жемчужниц.

— Разводить жемчужниц? Это как же?

— Пойдем ко мне, выпьем стаканчик, и я расскажу кое-что интересное, — ответил Паэа с загадочным видом.